Читать интересную книгу "В джунглях Москвы. Роман - Пётр Фёдорович Алёшкин"

этим, дня через три после того, как он перебрался в комнату к Гале, вытеснив к родителям Наташу, он слышал, как на кухне Зинаида Дмитриевна сказала Гале раздраженно:

– Что это он смеется так громко. Ты скажи ему – здесь не конюшня! – говорила она довольно громко, вероятно, с расчетом, чтобы он услышал.

Иван ждал: скажет ему Галя это или нет? Галя ничего не сказала. Но смеяться он стал тише и реже. Чувствовал и раньше, что не шибко довольна Зинаида Дмитриевна выбором дочери. Роман говорил ему, когда он еще был в больнице, что Галя пожаловалась Ире, что Зинаида Дмитриевна уговаривает ее отказаться от свадьбы с Иваном, со слезами отговаривает…

И сегодня опять, видно, какой-то нелегкий разговор был. А может, и ссора. Радость угасла. Иван скинул туфли и расстегнул куртку.

– Погоди! – остановила его хмуро Галя. – Не раздевайся! Подожди меня в комнате, я оденусь.

Егоркин, недоумевая, ушел в комнату. Подождал минуты три, пока Галя не позвала его. В комнате матери по-прежнему было тихо. За дверью Егоркин снова спросил тревожно:

– Что случилось?

– Мы на квартиру уходим… Едем квартиру искать в Банный переулок. Там, говорят, можно найти. – Галя старалась спускаться по лестнице впереди Ивана, не глядела на него.

– Что случилось-то?

– Ничего не случилось. Я здесь дышать не могу!.. – ответила Галя. – В одном улье две семьи пчел ужиться не могут, и люди… Если хотим жить хорошо, надо, чтоб с самого начала никто не мешал… А там и нам мешают, и мы мешаем… Было б хоть три комнаты в квартире. Мать с отцом тоже не старые, и Наташка…

– Ну вот, – сказал Иван. – Я же тебе до свадьбы говорил: давай квартиру искать, не будем родителям мешать…

– Говорил! – ласково усмехнулась Галя и взяла Ивана под руку. Они вышли из подъезда. – Мы, бабы, существа бестолковые… пока на себе не испытаем, никому не верим: ни книгам, ни мужьям.

Галя не стала рассказывать Ивану о ссоре с матерью. Началась она с того, что Галя сказала матери, что Ваню, если приняли в институт, из заводского общежития выпишут, надо прописывать здесь. Зинаида Дмитриевна ответила, что и в институте общежитие есть – пусть там прописывается, а в своей квартире она пока не собирается его прописывать, поживут года два, там видно будет. Жить – живите, но прописывать – нет! Потом в который раз с раздражением попыталась выяснить, что думают они с Иваном своими пустыми головами делать, когда он начнет получать ничтожную стипендию, на какие шиши жить, на Галину зарплату? Что же это, Иван будет у них на шее шесть лет сидеть? А если ребенок появится, то они всей семьей усядутся? Галя отвечала дерзко, говорила, что у них самих шеи крепкие, выдюжат. Слово за слово, и поссорились. Обе расплакались. Галя в своей комнате выплакалась и решила, что если сначала мира нет, то и дальше не будет, надо вдвоем жизнь начинать.

Банный переулок поразил их. Вдоль тротуара с обеих сторон на весь переулок дощатый зеленый забор обклеен объявлениями: меняю, меняю, меняю! Стали искать объявления, начинающиеся со слова «сдаю». Такие на глаза не попадались. В основном начинались или «сниму», или «меняю». С полчаса медленно двигались вдоль забора, вперившись в него глазами. Их обгоняли, так же двигались рядом люди, видно, тоже хотели снять, а не сдать. Погрустнели Иван с Галей, сомнение пришло: не найти! Егоркин, глядя на забор, прочитал вслух:

– «Сниму! Норковую шапку, кожаное пальто. Обращаться в Банный переулок после двенадцати ночи. Спросить Федьку Косого!»

– Где? – засмеялась Галя, отыскивая это объявление.

Егоркин тоже засмеялся. Такого объявления не было.

Они не видели, как мимо неторопливо раза два прошла женщина, присматриваясь к ним оценивающе, потом обратилась:

– Молодые люди, вы квартиру ищете?

Они разом обернулись, ответили в один голос:

– Да!

– Вы, видно, поженились только!

Галя с Иваном снова дружно ответили. Женщине было лет тридцать пять. Она была полновата, одета не очень модно: коричневое осеннее пальто, осенние сапоги нашего производства на толстых каблуках, соломенные волосы завиты. Косметики на озабоченном лице самая малость. Вид ее располагал.

– Комната вас не устроит?

Иван взглянул на Галю.

– Можно посмотреть!..

– Мы с мужем в Монголию на два года уезжаем, – пояснила женщина. – Дома свекровь пожилая остается! Чтоб ей не скучно было, комнату одну решили сдать молодоженам…

Переехали Егоркины на квартиру на другой же день. Зинаида Дмитриевна плакала, Василий Гаврилович отговаривал, стучал злобно кулаком на жену: это все ты! Ты выжила дочь родную! Наташа грустно молчала, но в душе радовалась. Наконец-то у нее будет своя комната!

2

В августе и сентябре Роман с Ирой каждое воскресенье водили Соню в парк Сокольники. Ей там нравилось: много аттракционов для детей, мороженое, листья желтые под ногами. Нравилось там гулять и Роману с Ирой. Потом дожди пошли, слякотно стало, облетели-вымокли деревья. Неуютно на улице. И в парк ездить перестали, гуляли, когда дождя не было, по своей улице по тротуару. В это воскресенье солнце проглянуло. Небо утром очистилось, и Соня стала тянуть Романа погулять.

– Пап, пойдем! Пап, пойдем! – прыгала она возле него.

– Погоди, «Утреннюю почту» посмотрим и пойдем! – отвечал серьезно Роман.

– Я пойду маме скажу! – обрадовалась Соня и побежала на кухню к Ире.

Девочку Роман любил, с ней приятно было возиться и разговаривать. Соня тоже любила с ним играть. Ира однажды ночью с некоторой обидой проговорила:

– Вы с Сонькой от меня отгородились, вы играете, а я одна…

– Палас бы надо купить… Соня на полу любит играть, а зимой пол холодный, – заговорил о другом Роман.

– Где его купишь-то! Надо месяц по магазинам гоняться… Да и дорожают они с каждым днем…

– Надо мне, наверно, с завода уходить… Другую работу искать, пусть потяжелей, но поденежней… А так мы из нищеты никогда не выберемся…

Ира только вздохнула. Роман был уже прописан постоянно в ее комнате и не первый раз говорил о том, что пора ему менять работу. Они замолчали. Роман помрачнел, как всегда, когда начинал думать о деньгах, вернее о том, где взять их, вспомнил, как ходили они с Веней на дело.

После соревнований в Крылатском, когда Борис затащил Романа с Ирой и Алешу со Светой в кафе, где они сидели часа два, хохотали, то Алешу слушали, то Бориса. Роман помалкивал: неудобно было за чужой счет сидеть. Борису можно веселиться, он угощает. И страшное желание заиметь деньги охватывало Романа, слово дал себе – хоть на Север завербоваться, но найти деньги, чтобы жить по-человечески, не жаться с копейкой, не чувствовать себя ущербным, когда вокруг хуже тебя люди, глупее, живут по-барски. Поэтому после кафе Роман сам напомнил Борису, что он подсказать хотел, как деньги добыть, и Борис познакомил его с Веней.

Веня худощавый сутуловатый парень двадцати семи лет с быстрыми наглыми глазами, вертлявый болтун. Только увидел он Романа, как стал вести себя с ним, разговаривать так, будто они с детского сада не расставались, за одной партой в школе сидели. И называл Романа то Ромиком, то Романовским, то Ромашишкой – как взбредет в голову. У него была манера коверкать имена приятелей. Борис оставил их одних, они заговорили о деле. Веня еще больше развеселился, хлопнул по плечу Романа, хохотнул:

– Слушай, Романок, я те по порядку изложу! Скажешь, гений я иль не гений! – и стал рассказывать, подхохатывать, размахивая руками, откидываясь на спинку стула. Лицо его играло, двигалось: казалось, что даже нос на месте не был, то вверх вздергивался, то вниз вытягивался. – Надыбал я, значить, Борю и говорю: Боровский, те бабки нужны. А он: кому они не нужны? Правильно, всем нужны! Будут, грю, у нас бабки, Боря, будут! Эврика!.. А он: ты что, в бане был? Архимед?.. Не-е, в бане не был я; я в Фирсановке был, вдоль дач прошвырнулся. Иду,